Знакомство с Балагурчиком
Два контакта из числа неизбежно многих запомнились наиболее сильно. В первый же год я познакомился с Александром Филипповичем Балагурчиком — человеком моего возраста, жителем Калининграда, по профессии судовым механиком рыболовецкого флота. Подолянин, человек, в соответствии со своей фамилией, то есть прозвищем, бывший хорошим рассказчиком с сильно развитым чувством юмора, он поведал мне много интересного.
Его родное село, расположенное всего в 10 км от довоенной польско-советской границы, было без боя занято немцами в первые дни войны. В целом, то, что он рассказывал, совпадало с тем, что мы знаем из истории Отечественной войны, из романов Василия Гроссмана и Константина Симонова. Но были и интересные нюансы. Сначала все шло хорошо. Никто никого не притеснял, пока немцы не построили рядом с селом концентрационный лагерь для евреев. Тогда в округе появились эсэсовцы, которые вели себя совсем не так, как полевые войска. Этот факт известен, хотя он и не афишировался советской пропагандой. Известно также и то, что эсэсовцы регулярно устраивали облавы с целью поимки евреев, избежавших их «отеческой заботы». Для меня новым было описание этнической идентификации при сортировке улова. Немцев не волновали бумаги, они не смотрели даже на тот документ, который у каждого иудея-мужчины всегда с собой. Они разворачивали допрашиваемого так, чтобы под косым углом сзади, так сказать, в три четверти, видеть висок, лоб, разрез глаз и форму носа. На основании такого «органолептического» анализа они и принимали решение, как говорил Балагурчик, всегда безошибочное.
Летом 1942 года эсэсовцы предприняли следующую акцию. Они объявили верхушке лагерного самоуправления, что они при условии уплаты общиной какого-то определенного количества золота дадут возможность всем этим евреям избежать смерти, переехав в Палестину. После некоторой торговли и дикого гвалта в лагере золото было собрано и передано в комендатуру. Однако немцы заявили, что обстоятельства изменились и им, чтобы осуществить эту операцию, нужно в три раза большее количество золота. Они получили это золото. Затем было заявлено, что принцип коллективной ответственности здесь применен быть не может, и что каждый должен платить за себя. Кто мог, заплатил. После этого немцы сказали, что на самом деле они могут отпустить только лидеров общины и то при условии, если те отдадут все, что у них осталось. Отдали. Осенью 1942 года расстреляли всех. На телах убитых нашли золото в количестве, примерно равном тому, что было получено путем предшествовавшего циничного и бесчеловечного обмана.
Саша Балагурчик рассказывал эту историю очень конкретно, не делая никаких обобщений, но с явной симпатией ко всей этой совокупности мелких ремесленников и торговцев, портных, часовщиков и меховщиков, механически безжалостно уничтоженных бесчеловечной машиной национал-социализма.
После прихода наших, в 1944 году, те мужчины призывных возрастов, которых в 1941 году не успели мобилизовать, были взяты в армию. Им не доверяли, и оружие они получали только после первого боя, те, кто остался жив. Отец Балагурчика, будучи от рождения хром, призван не был. Поскольку возрожденная советская власть относилась к его отцу настороженно, Саша решил покинуть родные места. Попав как-то в Мурманск, он поступил в местную мореходку, закончил ее и начал работать в океаническом рыболовецком флоте.
Рассказы Балагурчика о прозе жизни в столь, казалось бы, романтической сфере деятельности, как лов рыбы в океане, были интересны как дополнение к тихоокеанским новеллам Джека Лондона — они давали не художественную, а настоящую правду жизни. Сюжеты его рассказов были весьма разнообразны. От изложения обстоятельств полного уничтожения реликтовой рыбы нототении — эндемика, обнаруженного нашими биологами моря в какой-то точке Тихого океана, до повествований о той роли, которую играл женский персонал больших морозильных траулеров в поддержании работоспособности мужчин-рыбаков во время длительных океанских рейсов.
