Студенты
В студенческой столовке я увидел объявление, оповещающее всех о том, что известный актер и шансонье Ив Монтан будет в следующую среду петь для студентов Парижа в зале Трокадеро и что за билетами надо обращаться в студсовет. Монтан был тогда очень популярен в Москве и как певец, и как киноактер. Пропустить такую возможность я не мог и тотчас отправился в студсовет, где был встречен более чем прохладно, поскольку был принят за американца. Но как только я объяснился, то немедленно получил билет, причем бесплатно, и совет придти пораньше, поскольку места не нумерованы.
Удовольствие, которое я получил от песен Монтана, исполняемых им вживую, для меня, лишенного музыкально слуха, существенно превзошло то, которое я получил в «Гранд-Опера», куда меня сводила мадемуазель Де Сталь. Сам я в оперу, в силу моего невежества, не пошел бы и был бы в том не прав. С точки зрения культурологической и познавательной это было интересно. Наследники Дягилева и Лифаря танцевали «мужской» балет — такого в СССР тогда не было. Публика была столь же снобистской, что и в «Большом» в Москве на премьере «Весны священной», но резко отличалась от обычных московских зрителей «Лебединого озера». В целом, конечно, это не моя стихия. Эдит Пиаф, Ив Монтан, Шарль Азнавур — вот имена людей, которые символизируют понятную для меня часть высокой музыкальной культуры Франции.
Этот отчет по Франции будет не полон, если не рассказать о пасхальных каникулах 1963 года. Университетская жизнь на неделю замирала. Франция — государство светское, церковь от него отделена, но традиции сильны, и все воспринимают как должное недельный отпуск в начале весны. Начальство, зная о моем «радиоастрономическом» прошлом, попросило коллег-ученых свозить меня на несколько дней в обсерваторию, расположенную в лесах, в самом центре французского «пятиугольника», к югу от Луары.
Случайно или нет, но организаторами и исполнителями этой экспедиции оказались французские коммунисты. И слава Богу! Впервые вместо расчетливых «сантимщиков», людей, друг другу неинтересных, я встретил молодых ребят, которым было интересно вместе не только на работе, но и в живом, повседневном общении, молодых ученых, жены которых были знакомы друг с другом и, пуще того, дружны между собой. К тому времени я уже знал немножко Францию в этом ее социальном разрезе и был поражен увиденным. Удивление это было, вероятно, настолько заметным, что я получил забавно звучащее разъяснение: «У нас жены дружны, потому что мы — коммунисты». Для меня это было полной неожиданностью.
Гете как-то сказал, что он не знает другого народа, кроме немцев, которые были бы так приятны в общении с ними, взятые по отдельности, как индивиды, и которые были бы так ужасны в большой совокупности. Я беру на себя безумную смелость, заявить, что для французов формулу Гете надо обратить, читать ее в противоположном смысле. Французы — это народ, представители которого, взятые по отдельности, как индивиды, в общении малоприятны: они мелочны, скрытны и относятся друг к другу с большой неприязнью. Вместе с тем в большой совокупности, как нация или ее сегмент, они прекрасны. Прекрасна их культура, их «острый гальский смысл», их идеалы, остроумие и чувство меры.
