Путь на восток
Дорога эвакуации началась путешествием на подводе до Кубенского, затем — на грузовике до Вологды. К вечеру мы добрались до города. Остановились у двоюродного брата отца, Николая Кенсариновича Карлова (у деда было три брата — Кенсарин, Михаил и Алексей, да не дал им Бог обильного потомства), где прожили некоторое время. Через два-три дня мать смогла, не без помощи мешочка с махоркой, выращенной и высушенной дедом, заполучить проездные документы на поезд Вологда — Ярославль. Поезд наш бомбили фашистские самолеты, но пронесло. На следующем перегоне под насыпью лежали несколько вагонов из разбитого грузового состава, груженого халвой. Яркие пачки разбросанной взрывом халвы резко выделялись на ослепительном фоне первого снега. Все это место было окружено плотной цепью вооруженных красноармейцев, поставленных спиной к охраняемому богатству, бесценному для голодных людей. Эту картину я до сих пор вижу столь же явственно, как сегодня вижу храм Василия Блаженного в телевизионном репортаже с парада на Красной площади.
С помощью той же высокоценной махорки нам удалось поместиться в вагоне-теплушке некоего эшелона со станками какого-то эвакуируемого на восток завода. Чтобы быстрее выйти из зоны действия немецкой авиации, эшелон в диком темпе, без остановок, был проведен до Галича, где и встал на несколько суток. Потом мы медленно потащились к Свердловску.
Свердловск, Омск, Павлодар, Петропавловск — все эти «этапы большого пути» я помню плохо. Запомнились лишь голодные и насквозь промерзшие польские офицеры, только что выпущенные из лагерей и сбивавшиеся в стаи волонтеров для службы в Войске Польском. Мы их видели на мелких станциях перегона Свердловск — Омск.
Где был отец, как он был устроен, было ли у него какое-нибудь пристанище, мать не знала и потому согласилась поехать со своими родителями в Караганду. Там уже приютились ранее эвакуировавшиеся бабушкины родственники из Николаева. Бабушкин отец, дед Иосиф, старик лет 90, эвакуироваться отказался, твердо заявив, что в зверства немцев он не верит, что мол это все — большевистская пропаганда. Вскоре он вместе со многими другими николаевцами, полагавшимися на европейскую культурность трудолюбивого и глубоко порядочного немецкого народа музыкантов, философов и поэтов, был расстрелян гитлеровцами.
В Караганде после трехнедельного путешествия мы слегка отъелись, отмылись, пришли в себя и списались с отцом, который к тому времени сумел создать относительно приемлемые бытовые условия в славном городе Новосибирске. Туда мы и отправились, зная точно, что отец жив и работает на том же «производстве», что и до войны. Для декабря 41 -го это само по себе было счастьем.
В Караганде остались мамины родители. Они были в деревне у деда Николая и проделали с нами весь скорбный путь эвакуации. Мой дед Петр Яковлевич Макотинский, дедушка Петя, успел приехать к нам в Шилово из Ленинграда через Тихвин непосредственно перед тем, как замкнулось кольцо блокады вокруг этого славного города-героя.
В отличие от бабушки, женщины рациональной, логичной и волевой, часто трудной в повседневном общении, дед Петя был человеком легким, очень эмоциональным, отнюдь не предусмотрительным и не скучным. Мой отец его очень любил. Тещу свою отец уважал. Сколько я знаю, отец моего деда Пети имел в Николаеве лесоторговый склад с оборотом, достаточным для того, чтобы быть купцом 3-й гильдии. Дед Петя служил у своего отца приказчиком и стал большим докой по части деловой древесины. Это позволило ему во время Первой мировой войны «работать на оборону», способствуя своим деловым опытом постройке железнодорожного моста через Неву в Петрограде. Эти же познания он использовал, работая в 30-е годы заместителем директора известного в Ленинграде пивоваренного завода «Красная Бавария», ответственным за снабжение основного производства высококачественной деловой древесиной.
