Прибытие
Трудно передать те ощущения, которые испытываешь, поглаживая примитивный, но далеко не тривиальный деревянный столб, срубленный, довольно грубо обтесанный и поставленный здесь задолго до того, как варяг Рюрик получил приснопамятное приглашение «володеть» моими предками и защищать их, говорят, прежде всего, от самих себя. Мы оба, Лена и я, многим обязаны Авазу Утарову, но более всего мы благодарны ему за эту возможность непосредственно и прямо ощутить дыхание столетий.
По прилете в Самарканд мы были ласково встречены Сабировыми, которые поместили нас на так называемой «обкомовской даче». Это — отдельная песня.
В советские годы во многих, может быть и во всех, более или менее крупных республиканских, краевых, областных, индустриальных и т. п. центрах существовали подобные полезные учреждения. Я останавливался в таковых в Ереване, Минске, Самарканде, Ташкенте, Тбилиси. Все они более или менее одинаковы — непривычно вежливый персонал, удивительно низкие цены и максимально доступный в той местности комфорт. Все они, как правило, пустуют — статусный ценз постояльцев должен соответствовать «обкомовским» требованиям. Одновременно с нами на Самаркандской «даче», ожидая, пока будет выстроен соответствующий его рангу особняк, жил со своей семьей третий секретарь (идеология, культура, образование, наука) обкома партии по имени Тельман Рустамович. Фамилию его моя память не удержала. Он был доктором философских наук, за пару лет до того защитившим в МГУ диссертацию на предмет исследования каких-то кантовских категорий. Стройный человек, с живым интеллигентным лицом, без видимых байских повадок, он явно не вписывался в свое партийное окружение узбекского разлива.
Вот картинка с натуры. Утро. Тельман завтракает в «дачной» столовой. В фойе сидит в кресле его пятилетний, надо признать, довольно капризный сын. К мальчику подходит не просто солидный, а солидный и серьезно раскормленный дядя весом, на глазок, в 110 — 120 кг. Сгибая свою широкую спину, подобострастно и, вместе с тем, сладострастно изгибая свой тренированный спинной хребет, до боли сжимая свой выдающийся живот, этот дядя низко-низко склоняется перед мальчонкой, двумя своими пухлыми ладонями бережно пожимает ручонку ребенка и нежным голосом спрашивает-. «Как твое здоровье? Как ты спал? А мама как? А как папа? Как его здоровье, хорошо ли он спал? Как его настроение? Он добрый сегодня? Да, якши, якши». Так секретарь одного из сельских райкомов партии, прибывший на встречу с секретарем обкома, готовился к ней. У Тельмана это все вызывало отвращение, доходившее до тошноты. Через год его отозвали в Ташкент, назначили на какой-то важный пост в аппарате ЦК Компартии Узбекистана, но, по дошедшим до меня смутным сведениям, он начал пить, спился и погиб еще относительно молодым человеком. Не выдержал парень категорического императива в форме, исходившей от компартии этой республики.
Я не буду дальше даже упоминать многочисленные эпизоды, наглядно характеризующие местные нравы и, на самом деле, обнажающие, пусть шаржированно и преувеличенно, но цинично и правдиво, азиатскую суть отношений между людьми в СССР. Скажу лишь одно: «Читайте, братцы, роман Соловьева о Ходже Насреддине». Его описания дворов Бухарского эмира и Кокандского хана, а также соответствующих внутренних дворцовых отношений между людьми, весьма поучительны и далеко не потеряли своей жгучей актуальности.
Расхожая французская формула autre pays — autre mceurs («другая страна — другие нравы») к составлявшим СССР республикам неприменима. Мы не были друг для друга другими странами, мы были одной страной, в пределах общих границ и под руководством одной партии пытались социально хоть как-то, пусть по форме, но все-таки гомогенизироваться. «Ветер с Востока одолевает ветер с Запада». Советской власти 75 лет не хватило для того, чтобы преодолеть тысячелетние традиции. Хуже того, и структура этой власти, и методика осуществления властных полномочий в Союзе ССР сильно способствовали развитию того, что Карл Маркс называл «азиатским способом производства» со всеми вытекающими из этого печальными обстоятельствами. Симптоматично (это слово очень любил мой дед Петя), что советская пропаганда напрочь забыла этот тезис «Учителя», не вспомнив о нем даже в дни празднования 150-летия упомянутого экономиста.
