Поездка в Армению
Летом следующего, 1965 года, я повез жену и дочь посмотреть Армению. В Ереване мы зашли в музей истории города. Осматривая экспозицию, я был, как ударом молнии поражен, увидев на некоем документе ясно читаемую и очень четкую подпись Скобельцына. Это был диплом первого в Армении инженера-электрика, в самом начале прошлого века окончившего Санкт-Петербургский политехнический институт. Естественно, данный диплом нес на себе подпись ректора этого института профессора Скобельцына. Поражало сходство подписей отца и сына. Подписи отличались только первыми инициалами, буквами В и Д, в рукописном варианте похожими друг на друга.
Рискну заметить, что такая устойчивость подписи при переходе от поколения к поколению свидетельствует об известной твердости семейных традиций. Хотелось бы, чтобы это нехитрое соображение в какой-то мере оправдывало обращение к светлому образу славного опричника Захария Скобельцына. Не могу, в этой связи, умолчать о следующем. Уже не помню где, прочитав о том, кто и по какому поводу был послом Ивана Грозного к Максимилиану, я испытал радость откровения. Чтобы умножить оную радость, я стал спрашивать у всех встречавшихся мне более или менее интеллигентных фиановцев, не знают ли они фамилию того посла. От меня отмахивались, как от назойливой мухи, пока я не добрался до В.Г. Веселаго, каковой немедленно выдал правильный ответ: «Скобельцын, конечно». Он имел к тому все основания. Некоторое время назад, при посещении Лаборатории колебаний ФИАН директором института, выяснилось, что отец Виктора Георгиевича и Дмитрий Владимирович в начале прошлого века, задолго до Первой мировой войны, учились в одной известной петербургской гимназии. Казалось, этому обстоятельству можно только радоваться. Но практика опровергает теорию.
Д.В. Скобельцын, как директор института, подписывал направления в печать для всех статей, выходивших из ФИАНа. Это мог делать также любой из его заместителей «по науке», либо Н.Г. Басов, либо НА. Добротин. Басов пару раз был замечен в задержке наших статей по конкурентной его работам тематике. Тогда Скобельцын из этических соображений решил передоверить эту рутинную деятельность Добротину или же, хоть и изредка, но самолично исполнять сию директорскую функцию. После этого статьи из Лаборатории колебаний, имевшие визу AM. Прохорова, получали необходимую подпись практически автоматически, поскольку и материал статей, и их авторы представлялись директору института и его первому заместителю Добротину чем-то абстрактным, от них отдаленным и им не интересным. После же встречи с Веселаго в одной из лабораторий вверенного ему института и выяснения «степени знакомства» с ним, по крайней мере, один из авторов этой лаборатории, так сказать, материализовался и стал директору интересен.
В то время, в середине 60-х, В.Г. Веселаго активно развивал оптику сред, умозрительно им обнаруженных и обладающих свойствами, парадоксальными с обыденной точки зрения. Последовательно проводимое рассмотрение привело, однако, Витю к пересмотру традиционной трактовки одного из важных положений электродинамики о связи энергии поля с его импульсом. На сей предмет Веселаго написал статью. На стадии направления статьи в печать ее внимательно прочел Скобельцын, понял и возмутился. Тут слегка попало и Добротину, автоматически выпустившему в печать предыдущие опусы В.Г. Веселаго на сей предмет. Да тут еще наивный Виктор Георгиевич начал выступать со своими идеями на конференциях и семинарах. В результате, Скобельцын на разного рода важных институтских сборищах, посвященных распределению бюджетных денег или квот на рабочее время в общеинститутских мастерских, стал регулярно укорять Прохорова, выражаясь, примерно, в таком духе: «Вот вы тут, Александр Михайлович, денег (помещений, рабочих часов в производстве...) требуете, а у вас в лаборатории лженаука процветает и всячески пропагандируется... Ваш Веселаго...». Ну, и так далее. Давление было беспрецедентным. Прохоров, к его чести, не требовал от Виктора Георгиевича прекратить подобные выступления, но регулярно пересказывал ему все злопыхательские реплики директора, испускаемые тем по этому поводу в адрес лаборатории и ее заведующего. В конце концов, Веселаго всего этого не выдержал и из соображений лояльности к шефу и из чувства лабораторного патриотизма принял правильное решение «наступить на горло собственной песне» и на время замолкнуть. Жертвенность его была искренней и благородной. Он сделал даже то, о чем его никто не просил. По его собственной инициативе предыдущая на сей предмет большая статья В.Г. Веселаго, по «недосмотру» дирекции пропущенная в печать ранее, была отозвана. Пришлось бедному Вите за свой счет оплачивать так называемую «выдирку» из некоего сборника, уже отпечатанного заметным тиражом. Воистину, «минуй нас, пуще всех печалей, и барский гнев, и барская любовь».
