Особенности американского общества
Пока мы обменивались любезностями, зал полностью опустел. Я воочию убедился в справедливости тезиса о безжалостности американского общества и бездушности его цивилизации. Организаторы лекции совершенно спокойно, на автомате, оставили одного приглашенного ими лектора, бывшего премьер-министра России, более того, они оставили в зале одинокого, 85-летнего, достаточно беспомощного человека.
Горестно оглядевшись вокруг, он вдруг сказал:
— Вы не могли бы проводить меня до дому? Я практически слеп и почти ничего не вижу в сумерки. Тут недалеко.
— Сочту за честь, — ответил я.
Выйдя на крыльцо клуба, Александр Федорович крепко оперся на мою руку и привычно свернул на уложенную каменными плитами извилистую тропинку. Тропинка эта вела вниз, в небольшую укромную долину между пологими склонами невысоких холмов. Там под сенью мамонтовых деревьев стояли два-три двух-трехэтажных дома.
Губернатор Станфорд, создавший университет, мудро предвидел возможность появления в будущем одиноких пожилых и не очень состоятельных профессоров. В качестве социальной гарантии для таких отставных профессоров он выделил в центре кампуса небольшой участок благословенной калифорнийской земли, построил там дома и соответствующим правовым актом навечно закрепил именно такое использование выделенной земли. Случилось это лет сто назад и свято соблюдается до сих пор.
В сумерках калифорнийского весеннего вечера, чинно беседуя о прекрасном контрасте, который создают растущие рядом эвкалипты и секвойи, мы подошли к крыльцу дома. Я стал прощаться, благодаря Александра Федоровича, за приятный во всех отношениях вечер и за ту честь, которую он мне оказал.
Неожиданно и очень просто он сказал: «Может, зайдете ко мне. Мне хочется с вами поговорить».
По скрипучей, но широкой и пологой, удобной лестнице мы поднялись на второй этаж и вошли в небольшую квартирку: две комнатки, кухонька, душевая, санузел. Мы уселись на кухне. Александр Федорович извинился, сказав, что в доме ничего нет съестного, так как он живет один и пользуется ресторанчиком в кампусе, однако достал из совершенно пустого холодильника початую бутылку апельсиновой водки и из шкафчика — пачку крекеров. Скажу сразу, что просидели мы с ним глубоко за полночь и за это время абсолютно на равных допили водку, закусив крекерами.
Вначале Александр Федорович задал несколько вопросов обо мне. Особенно его интересовала родословная: мой дед, мой отец и я, истоки и способы получения образования. Услышав историю о том, как мой дед, вологодский мужик, в июле 1941 года читал Карамзина с целью понять, как Россия до такого позора дошла — немцы Смоленск взяли, он пришел в неописуемый восторг. Его поразило, как мой отец, крестьянский сын, стал авиационным инженером. Керенский совершенно искренне похвалил советскую систему высшего технического образования, особенно на рубеже 20-х — 30-х годов, особо отметив практику целевого обучения студентов-выдвиженцев из числа парттысячников. О московском физтехе он и не слыхивал. Выслушав коротенькую информацию об этом уникальном высшем учебном заведении, он огорошил меня заявлением, что его уважение к И.В. Сталину, его восхищение этой политической фигурой еще усилилось. Эти слова позволили мне переключить течение разговора на обсуждение более общих проблем.
Признаюсь, я слегка спровоцировал его, перефразировав известные слова Пушкина, сказанные в адрес Александра I: «Он взял Париж, он основал лицей», в достаточно лестную формулировку: «Он взял Берлин, он основал физтех».
