МФТИ
В Академии наук, мнение которой традиционно остается для МФТИ важным, необходимую разъяснительную работу вел академик ЮА. Осипьян, за три года до этого способствовавший моему избранию в АН. Там меня помнили «с хорошей стороны», а свежие инциденты в ВАКе, где за эти три года пришлось несколько раз твердо занять принципиальную позицию вопреки мнению «руководства», укрепили мою репутацию.
Оставался собственно сам МФТИ, точнее, его Долгопрудненская часть, его финансовая и организационная метрополия. Это было самое трудное.
На этом этапе сильно помог декан факультета проблем физики и энергетики профессор Юрий Георгиевич Красников. Упокой, Господи, его мятущуюся душу.
На его факультете находилась наша базовая кафедра (кафедра ИОФАН, она же — кафедра А.М. Прохорова). На его факультете я читал курс лекций по квантовой электронике, которые затем опубликовал. На его факультете я был членом Ученого совета.
Юра был физтехом приема 1948 года, то есть только годом моложе меня. Он застал ФТФ во всей его славе и сохранил дух того времени. Его базой был НИИТП, и работать он начинал под руководством Мстислава Всеволодовича Келдыша. Специализация в физике у нас была разной, но мы понимали друг друга и находились, как это говорится, на дружеской ноге. Перед встречей с Белоцерковским я обстоятельно обсудил с Красниковым всю проблему моего появления в МФТИ в целом, а также ряд мелких ее частностей. Юра настойчиво уговаривал меня, все еще колеблющегося, принять официальное предложение. Я согласился, взяв с него обещание, стать первым проректором: мне был нужен авторитетный и всех знающий человек из метрополии, которому я мог бы доверять и служебное положение которого было бы накрепко связано с положением ректора.
Помощь Красникова требовалась не только после выборов, она была необходима до и во время выборов. Дело в том, что все это происходило на том этапе горбачевской перестройки, когда ложно понимаемая демократизация привела к издержкам при организации структур управления. Я далек от мысли сколько-нибудь серьезно обсуждать и хоть как-то осуждать столь огромное социально-политическое явление, каким стала для всех нас перестройка. Но я не могу не отметить, что замена охлократией демократии консультаций, по результатам которых ответственное и на то должным образом уполномоченное лицо единолично принимает мотивированное решение и несет за это решение ответственность, ни к чему хорошему, как правило, не приводит. Это особенно верно при выборе руководителей современных крупных производственных комплексов и образовательных структур. Выборность руководителя коллективом руководимых им лиц — это не демократия, а анархо-синдикализм, отрыжка социализма маршала Тито, четвертый сон Веры Павловны.
Руководителя должен назначать собственник; в случае государственной принадлежности учреждения — государство в лице своего полномочного представителя. Ректор, выбранный на срок в несколько лет конклавом профессоров того или иного университета и надеющийся на переизбрание, становится зависимым от них.
К сожалению, современное законодательство Российской Федерации содержит практически ту же самую норму, норму, характерную для безвременья переходного периода. Как бы меня ни упрекали в реакционности, консерватизме, элитаризме и прочая и прочая, я не соглашусь с утверждением, что законы, регламентирующие способы управления, права собственности, в том числе, интеллектуальной собственности, нормы и правила налогообложения, должны быть одинаковы для всех и вся. Платный туалет где-нибудь на Страстной площади должен управляться, облагаться налогом, платить за аренду земли и т. п. иначе, чем Московский государственный университет, а Академия верховой езды или бального танца — не так, как Российская академия наук, ну а фабрика, производящая рождественские петарды, — не так, как оборонные предприятия Средмаша.
